Одна из самых читаемых писательниц России, сценарист, доцент кафедры художественного перевода Литературного института Анна Берсенева — о том, зачем идут в литературу все новые и новые поколения энтузиастов.
В середине 90-х я спросила абитуриентов Литературного института: «А зачем вы сюда поступаете? Вы отдаете себе отчет в том, что Союза советских писателей больше нет, и за стихи вам никто платить не будет? Да и за прозу, весьма вероятно, тоже». Я была уверена, что мне долго придется развеивать их иллюзии. Но немедленно выяснилось, что молодые поэты и прозаики, а также потенциальные драматурги и литературные критики денег за свое творчество и не ожидают. Ну и зачем же?..
«А если мне Бог дал талант, — без тени смущения объяснило мне юное существо, — то почему я должен растратить свою жизнь на работу в каком-нибудь банке?» И, в общем, это исчерпывающее объяснение. Моя жизнь связана с Литинститутом тридцать лет — аспирантура по теории литературы, потом преподавание. Я застала в этом учебном заведении поздний застой, перестройку, «лихие» (а на самом деле прекрасные) девяностые, а также «нулевое» время и не могу припомнить ни единого года, когда конкурс в этот вуз не был бы либо огромным, либо хотя бы очень большим. Видимо, сколько будет существовать человечество, столько будут рождаться люди, которым необходимо писать стихи или прозу и необходимо находиться при этом среди себе подобных. Недавно обнаруженное мною в российской социальной сети сообщество литераторов с симпатичным названием «Литературный оргазм» убедило меня в этом окончательно: оно насчитывает 300 000 (прописью — триста тысяч) человек. Ну какая-то же часть из них не графоманы и наверняка должны сообразить, что неплохо бы чему-нибудь литературному и поучиться. Они-то рано или поздно узнают о существовании Литинститута и отправляют свои произведения на творческий конкурс.
Вопрос «А зачем Литинститут нужен, разве можно научить быть писателем?» задается так часто, что ответ на него отскакивает от зубов у любого, кто имеет отношение к этому учебному заведению. Ответ прост: если остановить на улице человека и попытаться на- учить его быть писателем, то скорее всего ничего не получится — разве что чудо, как у Булгакова. Но человеку, у которого есть талант, можно помочь этот талант в себе развить. Опытному взгляду (а люди, много лет имеющие дело с молодыми литераторами, приобретают некоторый опыт) бывает заметно, в какой именно сфере талант проявляется. И это может быть совсем не та сфера, которую предполагает сам носитель таланта. Он, к примеру, считает, что пришел на белый свет, чтобы писать фэнтези, а руководитель его творческого семинара видит: фэнтези юноша пишет ровно так же, как сотни других авторов, а вот маленькие рассказы в жанре черного юмора, которые он сочиняет мимоходом, только чтобы развлечь друзей, — они-то и выдают лица необщее выраженье. И неплохо бы этому молодому человеку прочитать Даниила Хармса, имя которого он слышит впервые, и понять, кто и как сочинял черный юмор
до него. И лекции по русской и зарубежной литературе построены в соответствии с этой задачей, а потому читаются совершенно иным образом, чем на филологических факультетах. Перечень изучаемых авторов тот же, но студентам Литинститута рассказывают о писателях так, чтобы они могли взглянуть на их творчество словно бы изнутри; есть в этом смысле кое-какие секреты. Во всяком случае, в идеале это должно быть так, и так это бывало, когда творческие семинары вели и ведут, обучая студентов
из-под руки, Константин Паустовский, Андрей Битов, Владимир Маканин или великий переводчик с английского Виктор Голышев. И все-таки я не уверена, что Литинститут существовал бы, будучи расположен не там, где он расположен уже восемьдесят лет, а где-нибудь в здании детского сада в Выхине. Дом Герцена — одна
из немногих усадеб, сохранившихся после пожара 1812 года, и двор этого дома на Тверском бульваре, обнесенный исторической кованой решеткой, описан в таком количестве произведений разных жанров, что их даже перечислить трудно. В «Мастере и Маргарите» он назван Домом Грибоедова. Во флигелях этого здания в 20–30-е
годы прошлого века располагалось знаменитое писательское общежитие, где находили пристанище Мандельштам, Есенин, Пастернак… Большинство из этих литераторов что-нибудь о нем написали. После войны жил здесь Андрей Платонов. Легенда о том, что он работал в Литинституте дворником и что во время семинара Паустовский подозвал однажды своих студентов к окну и сказал: «Смотрите, вот метет листья величайший из современных русских писателей», — не вполне соответствует действительности. То есть листья-то Платонов мел, но лишь потому, что испытывал необходимость в физическом труде. Вообще же у него просто была маленькая квартира в том же знаменитом флигеле, и дворницких обязанностей это на него не налагало.
Литинститут — это, конечно, инкубатор. «Мы не хотим знать, что делается в книжных магазинах и в пресловутом литературном сообществе» — так выразилась одна преподавательница, повергнув студентов в некоторую оторопь на защите дипломных работ. В качестве дипломов представляются романы, рассказы, пьесы, поэтические сборники и переводы художественных текстов. Последние чаще всего публикуются сразу после защиты в журнале «Иностранная литература» или отдельными книгами. Это делает переводчиков особой категорией студентов. Переводчикам предстоит меньше разочарований. Прозаикам же и поэтам придется столкнуться с тем, что в обычной жизни написанное ими не производит сенсации. Первое, что потрясает сразу же по выходе во «взрослую» жизнь: да ведь все это просто никому не нужно! Литературные журналы печатают только своих, издатели готовы печатать кого угодно, но хотят, чтобы книги продавались, и, соответственно, издают лишь то, что понятно сколько-нибудь обширному читательскому кругу…
Прежде чем выпускник обнаружит, что дело с литературой обстоит не так ужасно, как ему представилось по выходе из-за спины бронзового Герцена во дворе Литинститута, пройдет некоторое время. За это время примерно три четверти выпускников забросят занятия литературой навсегда. Но те, кто не забросит… Чтобы сочинять стихи, а не искать должность мелкого клерка, они будут редактировать и рецензировать чужие произведения, писать газетные материалы, рекламные тексты и пресс-релизы в пиар-агентствах, организовывать международные конференции и в тоске размышлять, что где-то и когда-то существовали такие благословенные времена и страны, в которых литераторы массово живут припеваючи, занимаясь только творчеством. А потом — не ко всем, но ко многим — придет осознание того, о чем писал Чехов: что в искусстве надо быть готовым к широким разочарованиям и упрямо, фанатически гнуть свою линию. Это всегда и везде так было, есть и будет. И тот, кто в состоянии это понять, однажды обнаружит, что он востребован чрезвычайно, что его романы, и не обязательно детективные, издаются в солидных издательствах, его статьи нарасхват берут в лучшем смысле слова модные журналы и сайты, его пьесы ставятся лучшими режиссерами, а на его публичные лекции люди специально приезжают из других городов. Что нибудь из этого произойдет непременно, если окажется, что быть писателем учили не случайного человека с улицы.
Ну а Литинститут… Что ж, он на счастливые пять лет дает возможность молодым литераторам жить в атмосфере замечательной максимы, автором которой является один из старейших его преподавателей, поэт и переводчик Лев Озеров: «Талантам надо помогать. Бездарности пробьются сами».
